– Налоги? – вскричал д’Артаньян, не на шуткувозмущенный. – С дворян? Неслыханно! Это же дичайший произвол! В жизни неслышал, чтобы с дворян брали налоги!

– И тем не менее, сэр… А тех дворян, что отказывалисьплатить, бросали в тюрьму. Когда сэра Чемберса упекли за решетку, делорассматривали двенадцать судей Суда по делам казначейства… И знаете, что онизаявили? Что «корабельный налог» никак не может быть незаконным – потому чтоего придумал сам король, а король не может совершить ничего незаконного…Хорошенькое дельце?

– Да уж куда гнуснее! – поддержал д’Артаньян сискренним негодованием. – Драть налоги с дворян – это уж последнее дело!Просто неслыханно, во Франции мне, пожалуй что, и не поверят…

– Увы, сэр, увы… – печально сказалтрактирщик. – С этаким королем и этаким фаворитом дела пошли настолькоплохо, что многие честные англичане не могли больше жить в собственной стране.Они уплыли за море и основали колонию в Новом Свете, именуемом еще Америкой, вместе под названием Массачусетс. По совести вам признаюсь, я и сам подумываюпорой: а не продать ли мне все нажитое и не податься ли в эту самую Америку?Поздновато вроде бы по моим годам, но, ей-же-богу, доведут! Честное слово, нераз уже говорил себе: а чем черт не шутит, вдруг да и ты, старина Брэдбери, вэтой Америке, вдали от Малютки Карла с Бекингэмом, будешь чувствовать себямалость посвободнее? Это моя фамилия, Брэдбери, надобно вам знать, сэр,старинная и добрая фамилия, хоть ничем особенным и не прославленная, разве чтотолковым содержанием постоялых дворов из поколения в поколение. Говорят, там, вМассачусетсе, нехватка хороших трактирщиков – тут свои премудрости и хитрости,сэр, если кто понимает. Эх, так и подмывает попробовать… Страшновато плыть заморе, ну да довели эти порядки вконец… Что, Мэри? Ага, сэр, готово ваше жаркое,сейчас я вам его с пылу, с жару предоставлю в лучшем виде, лишь бы по дорогеего Бекингэм не отполовинил, с него, прохвоста, ста– нется…

И с этими словами он проворно направился на кухню, все ещевозмущенно бурча что-то себе под нос. Оставшись без собеседника, д’Артаньянвновь принялся украдкой разглядывать трех господ за столиком в углу, давно ужепривлекавших его внимание своей невиданной во Франции внешностью. Дело в том,что на всех трех дворянах – а это, судя по шпагам и горделивой осанке, были,несомненно, дворяне – вместо привычных штанов были надеты самые натуральныеюбки, причем вдобавок коротенькие, не прикрывавшие колен.

Чего-чего, а столь диковинного дива на континенте не водилось.Д’Артаньян уже знал, что это и были шотландцы – он слышал краем уха о их обычаерядиться в юбки, но считал, что моряки по своему обыкновению изряднопреувеличили.

Оказалось – ничего подобного. Средь бела дня, в центреЛондона трое дворян как ни в чем не бывало расхаживали в куцых клетчатых юбках,и никто не обращал на них внимания, никто не таращился, не удивлялся – ну да,англичане к этому зрелищу уже привыкли… Поначалу д’Артаньян пофыркивал просебя, но потом как-то притерпелся. И все равно это зрелище – мужчины в юбках –изумляло его несказанно. У кого бы выяснить поделикатнее: может, у шотландцевженщины как раз в штанах ходят?

Вообще-то, ступив на английскую землю, он испытал огромноеразочарование. Неведомо откуда, но у него сложилось стойкое убеждение, что наэтом туманном острове все должно быть не так. Он совершенно не представлялсебе, как именно не так, но подсознательно ожидал, что все здесь будетсовершенно иначе. Это ведь была Англия, населенная англичанами – загадочным длягасконца народом, исконным соперником и врагом Франции, о котором он еще вБеарне наслушался такого, что не брался отделить правду от вымысла…

А оказалось, ничего особенного. Все почти такое же, как воФранции: дома и дороги, плетни и ветряные мельницы, кареты и дворцы, гуси икоровы, постоялые дворы и увеселительные балаганы, города и засеянные поля. Этото ли удивляло, то ли чуточку обижало нашего гасконца, ожидавшего чего-тонеобычного, иного, совершенно не похожего на все французское…

А посему при виде шотландцев он не только изумился, но исловно бы утешился – было, было в Англии нечто диковинное, чудное,отыскалось-таки, не давши окончательно пасть душой от разочарования здешнейобыденностью!

Интересно, почему юбки у всех трех разных цветов? Означаетли это что-то или все дело во вкусе владельцев, именно такие расцветкивыбравших? Как бы узнать поделикатнее? Не станешь же спрашивать прямо у нихсамих – эти господа, несмотря на юбки, выглядят записными бретёрами, а емунастрого велено избегать дуэлей и малейших ссор…

Вернулся хозяин с дымящимся блюдом, распространявшимаппетитнейшие ароматы:

– Вот ваше жаркое, сэр, останетесь довольны…

Поблагодарив, гасконец посмотрел на указанный ранее хозяиномстолик. «Молодой джентльмен из хорошей семьи», способный кое-что порассказать одворцовых порядках, весьма заинтересовал д’Артаньяна: в его положении не мешалобы побольше узнать о месте, где предстояло на сей раз выполнять роль тайногоагента кардинала…

Молодой человек и в самом деле чрезвычайно похож был надворянина, как платьем, так и висевшей на боку шпагой. Вот человек, сидевший сним за столом, выглядел значительно проще: пожилой, толстый, с огромнойлысиной, обнажавшей высокий лоб, уныло опущенными усами – и без оружия напоясе. «Купец какой-нибудь, – в конце концов заключил д’Артаньян. – Ато и книжник – вон, пальцы определенно чернилами перепачканы…»

Оба незнакомца выглядели довольно мрачными, особеннолысый, – но гасконец, поразмыслив, все же решительно обратился к хозяину:

– Как вы думаете, любезный Брэдбери, могу я присесть кэтим господам за столик и побеседовать о том о сем? Это не будет попереккаких-нибудь ваших английских обычаев?

– Да что вы, сэр, наоборот! – ободряюще прогуделхозяин. – На то и постоялый двор, на то и трактир – постояльцы и гости отскуки знакомятся, беседуют, выпивают… Я же говорил, этот молодой джентльмен омногом может порассказать…

– А второй? – спросил д’Артаньян.

– Второй? – хозяин задумчиво почесал в затылкерастопыренными пальцами. – Отчего бы и нет, если вы интересуетесьтеатральным комедиантством… Вообще-то, он тоже из хорошей семьи, и у него естьсвой герб. Но занимается он не вполне дворянским занятием – сочиняет для театраразные пьесы, трагические и комические. Зовут его Уилл Шакспур, но некоторыеименуют его еще Шекспир и Шакеспар – у нас тут сплошь и рядом имена пишутся ипроизносятся и так, и сяк, и на разный манер, мой батюшка, что далеко ходить,значился в документах и как Брадбури, и как Бритбери… Да, а еще Уилл пишетстихи, или, как это у них поэтически именуется, – сонеты… Про любовь там,про страсть к даме и прочие красивости… Я-то сам не любитель этих самыхсонетов, или, в просторечии, виршей, у меня другие пристрастия – голубейразводить, знаете ли… Но некоторым стихи нравятся, и даже знатным персонам,иные и сами виршеплетством грешат…

– Поэт! – вскричал д’Артаньян с самым живейшиминтересом. – Любезный Брэдбери, представьте меня этим господам немедля!